Владимир Тучков
Эйфелева башня, открывшаяся 31 марта 1889 года, должна была простоять 20 лет. После чего ее предполагалось разобрать на металлолом, дабы она своим варварским видом не уродовала облик Парижа. На этом настаивали представители французской интеллигенции. Однако башню спасли военные.
Гильотина для всемирной выставки
Новаторские строительные проекты неизменно вызывают протесты у консервативной части горожан, которые вполне удовлетворены существующим положением вещей и не хотят перемен.
Чем грандиознее проект, тем на более яростное противостояние он натыкается. Сравнительно недавно мы наблюдали это у нас, когда на Москве-реке начали возводить памятник Петру Первому придворного скульптора Зураба Церетели. Протестующие прямо-таки метали громы и молнии, утверждая, что этот истукан обезобразит столицу. Однако, ничего – стоит, примелькался. И мы не обращаем на него особого внимания. А проплывающим мимо на прогулочных катерах он даже вполне симпатичен.
На снимке: Густав Эйфель/ Фото: Science Museum/ Globallookpress
Куда большую ярость вызвало в конце XIX века известие о том, что в Париже по случаю открытия Всемирной выставки 1889 года будет построена громадная железная башня. Французская творческая интеллигенция, до этого момента пребывавшая в разброде и шатаниях, немедленно сплотилась в единую группу, чтобы остановить «это варварство». При этом не принималось в расчет то обстоятельство, что многими реализованными проектами Густава Эйфеля та же самая интеллигенция восторгалась.
К этим шедеврам инженерной мысли и архитектурной гармонии относились железнодорожный мост в Бордо, виадук Гараби в Южной Франции, нью-йоркская статуя Свободы, купол обсерватории в Ницце, мост Марии Пие в Португалии, вокзал в городе Пешт...
Но, надо сказать, что парижанам еще повезло, поскольку именно башня победила в архитектурном конкурсе, а не какой-либо другой проект. Так, например, среди конкурирующих друг с другом работ был гигантский монумент гильотины, которая должна была символизировать «достижения французской революции». «Супергильотина» имела четкую временную привязку – Всемирная парижская выставка была посвящена 100-летию французской революции.
Оскорбление французского вкуса
Однако французские деятели культуры не проявляли абсолютно никакого интереса ни к конкурсу, ни к тому, какие работы принимают в нем участие, ни к составу жюри. Заранее предполагая, что решение в полной мере удовлетворит их взыскательному вкусу. Спохватились, когда уже начали рыть котлован под фундамент башни. И в одно прекрасное утро февраля 1887 года в газете Le Temps было опубликовано открытое письмо директору выставки Пьеру Альфану с призывом не допустить торжества варварства в культурной столице мира. Среди более трехсот его подписантов были деятели культуры мирового масштаба, такие как писатели Ги де Мопассан и Александр Дюма-сын, поэт Поль Верлен, композитор Шарль Гуно.
«Мы, страстные любители до сих пор еще не тронутой красоты Парижа, протестуем всеми силами нашей возмущенной души, во имя оскорбленного французского вкуса, во имя находящихся под угрозой французского искусства и истории. Неужели Париж... подчинится побуждаемой корыстными мотивами фантазии конструктора машин и тем самым навсегда и безнадежно обесчестит себя?», - говорилось в письме. При этом башня высокохудожественно сравнивалась с «трагическим уличным фонарем», со «скелетом колокольни» и, естественно, с Вавилонской башней.
Французские газеты, подхватив этот зачин, набросились на башню. С чем ее только ни сравнивали: с железным монстром, с самой высокой в мире пожарной каланчой, с монументом для Циклопа, с решетом в виде свечи... При этом возмущались не только уродством башни, но и тем, откуда у городского муниципалитета нашлись такие громадные средства на ее строительство. В то время как в Париже далеко не все в порядке было и с транспортом, и с водопроводом, и с освещением улиц. Художники изощрялись, рисуя карикатуры на Эйфеля одна другой обидней.
Однако тот стоически держал удар. И всеми доступными и недоступными средствами боролся за то, чтобы башня была построена. И не только из-за престижа стать главным архитектором всемирной выставки. В том у него был громадный меркантильный интерес. Его родственник занимал в муниципалитете важный пост. Благодаря чему Эйфель получил право аренды башни на 25 лет, что его буквально озолотило. За счет одних лишь входных билетов за первые полтора года удалось полностью погасить затраты на строительство. А затем мощный поток франков начал оседать на банковском счете Эйфеля.
На снимке: строительство Эйфелевой башни / Фото: Science Museum/ Globallookpress
Военным башня понравилась
Поэтому и он, и дирекция выставки начали публиковать в прессе статьи противоположного содержания, восхваляющие новое чудо света. И в них эпитеты подбирались самые изысканные: «нежная пастушка», «ностальгические воспоминания о готике», «величественная дама», «ажурное кружево новой эпохи»...
Активность противников строительства несколько снизилась после того, как было объявлено о том, что через 20 лет башня будет демонтирована. Подавляющее их большинство и вовсе успокоилось, когда после торжественного открытия, состоявшегося 31 марта 1889 года, весь мир буквально пришел в восторг от уникального творения Эйфеля.
Однако самых непримиримых никакие аргументы переубедить были не в состоянии. К таковым относился прославленный романист Мопассан. При этом вел он себя, на первый взгляд, весьма странно, предпочитая обедать исключительно в ресторане на первом уровне башни. Заявляя, что это единственное место в Париже, откуда не видна железная уродина. Упорным в неприятии башни был и Поль Верлен: он продумывал специальные маршруты по городу, на которых башня была не видна.
Эйфель же даже после того, как башня завоевала всеобщие симпатии, постоянно занимался ее рекламированием. К наиболее интересным акциям относится сочинение недавним «протестантом» Шарлем Гуно фортепианного концерта. Бригада рабочих несколько дней, ступень за ступенью, тащила рояль в поднебесье, что взахлеб обсуждалось в газетах. После чего Гуно, запершись в располагавшемся на третьем уровне кабинете Эйфеля, сочинял свой знаменитый «Концерт в облаках». Исполнение этого произведения в концертном зале было подано с большой помпой.
Эйфель надеялся за счет рекламирования башни продлить ей жизнь сверх первоначально отмеренных 20 лет. Это стало бы возможно в случае внесения ее в реестр национальных культурных ценностей. В конечном итоге в этот реестр она попала. Но еще раньше Эйфелю удалось добиться отмены демонтажа совсем иным способом. Он установил на вершине антенны для передачи радиосигналов. И военные признали такое техническое решение крайне важным для повышения обороноспособности страны.
Снимок в открытие статьи: YAY/ ТАСС
Свежие комментарии